Mälestused-JutustusedВоспоминания/Рассказы
Memoirs/Stories
Mälestused-Jutustused
Они пришли под утро. Рассвет начал размывать остатки короткой июньской ночи. Я крепко спал, усталый после полуночного выступления в ресторане большой таллинской гостиницы «Ду Норд». Там играл наш ансамбль, которым я руководил. Мне повезло, я нашёл эту работу вскоре после окончания знаменитой Пражской консерватории. Я играл на скрипке и саксофоне-альте и был дирижёром. Мне исполнилось 22 года, и такое удачное начало самостоятельной жизни обещало успехи на моём творческом пути. Я мечтал овладеть всеми тонкостями мастерства музыканта и стать хорошим исполнителем, певцом и дирижёром. Я мечтал об известности в столице Эстонии...
Настойчивый стук в дверь повторился. Спросонья мелькнула мысль, что это просто проверка документов. Шёл 1941 год. Время было очень тревожным. Эстония в середине 1940 года стала советской республикой, западной частью пограничной зоны СССР. Рядом с тонкой, чисто символичной, линией границы бушевала Вторая мировая война. Эстония переживала сложный, трудный процесс превращения буржуазной республики в социалистическую. Повсеместно прошли волны экспроприации.
У моего отца была небольшая красильная мастерская, которую отобрала новая власть. Правда, отца оставили руководить производством. Отбирали магазины, частные предприятия, везде проходили проверки документов, изъятие охотничьего и коллекционного оружия. Некоторых уже арестовывали...
Стук в дверь продолжался. Такой же жёсткий и требовательный. Раздались мужские голоса. Я вздрогнул. Мне послышался голос отца. Стало страшно. Он же должен быть у себя дома. Что случилось? Почему отец пришёл ко мне ночью? И с ним какие-то люди, которые по-хозяйски ломятся в дверь. Надо открыть...
В комнату вошли несколько человек в полувоенной форме. Это были работники НКВД. С ними был и отец. Он выглядел осунувшимся и постаревшим. Я понял, что произошло нечто ужасное... Это не простая проверка документов.
Один из энкавэдэшников, видимо, главный, сел к столу и потребовал мои документы - паспорт и свидетельство о рождении. Внимательно их посмотрел. Стал что-то выискивать в своих бумагах, которые разложил на столе. Лицо его выразило недовольство.
- Итак, ты Соломон? Старший сын Бориса Сахара?
- Да.
- В списках тебя нет. Странно, почему тебя нет в списках...
- Что за списки? В чём дело? Кто меня должен включить в список? Объясните же, наконец.
Я волнуюсь, понимаю, что дело серьёзное. Отцу не дают ничего говорить.
- Сколько вопросов... Ответ прост. Ваша семья в полном составе высылается, то есть депортируется из Таллина, как социально опасная.
- Куда высылается? Для кого опасная?
- За пределы Эстонии. Депортация в Сибирь.
- За что? Почему?
- Есть приказ народного комиссара. Но странно, что в списках тебя нет. Ну ладно, что есть, то есть. Паспорт у тебя в порядке. Ты сможешь пока оставаться в Таллине.
- А где моя мама и сестры?
- Они внизу в машине с вещами. Мы доставим вашу семью на вокзал, на погрузку в эшелон, и поедут они к месту назначения, которое определено комиссариатом внутренних дел СССР. Скорее всего, в Сибирь. Всех депортированных, весь эшелон - в Сибирь.
- Нет, погодите! Я не могу допустить, что родители с моими сестрами куда-то отправляются, а я остаюсь.
Я уже сообразил, что моего младшего брата тоже не оказалось в роковых списках и он остаётся в Таллине. Похоже, сотрудникам НКВД о нём ничего не известно. Значит, и мне надо помалкивать.
- Их отправим, а ты оставайся...
Чекист захлопнул свою папку и встал.
- Нет, подождите, подождите. Я тоже поеду с родными.
- Тогда быстро собирайся. Пять минут на сборы. Бери только самое необходимое.
Отец не стал меня отговаривать. Он был очень подавлен и расстроен. Я начал лихорадочно собирать чемодан. Моя скрипка и саксофон остались в ресторане. Их я домой не носил. Лишние хлопоты. Жил я отдельно от родителей, потому что в наш дом вселили военных, и стало тесно. Это называлось подселением. А, кроме того, я всегда поздно возвращаюсь после работы, и не хотел беспокоить своим приходом семью.
Энкавэдэшники начали листать мои книги, ноты, читать записную книжку. Наткнулись на письма от друзей из Чехословакии и Югославии. Сложили эти письма к себе в папки. С тех пор я стараюсь не хранить старые записи, письма, записные книжки. Только самые необходимые для работы номера телефонов. Может, и неправильно, но это уже въелось в подсознание.
Нас привезли в «чёрном вороне» на вокзал. Погрузили в эшелон, который стоял в тупике. Товарные вагоны, деревянные, двух-этажные нары. Надпись «40 человек или 8 лошадей». Вагоны охранялись. Там уже находились люди. Много людей. Таких же, как мы, - поднятых ночью, перепуганных, униженных... Мысли возникали разные, противоречивые. Как так? Шла нормальная человеческая жизнь. И вдруг, словно в кошмарном сне, всё рухнуло, изменилось. Всё стало опасным, непонятным, тревожным. За что всё это? Где искать справедливость? У кого? Что делать? Сопротивляться или покориться? Крутой поворот судьбы... Я часто размышлял впоследствии над этим суровым испытанием. Возмущала бессмысленность содеянного, жестокость поведения власти.
Советское государство боялось за нас, инакомыслящих, и не хотело оставлять нас в приграничной зоне, от которой до Финляндии было рукой подать. В Европе шла война, и её пламя грозило в любой момент переброситься на СССР. А толчком к этому могли послужить национальные конфликты, в том числе в Эстонии. Поэтому Советская власть принимала защитные меры. По-своему, по логике вещей это было в какой-то мере даже понятно, но душа волновалась, протестовала, негодовала по поводу такого произвола. Позднее я узнал, что летом 1941 г. из Эстонии в Кировскую область вселили более 4-х тысяч эстонцев. Разговоры о Сибири -это способ запугивания. Да и многие даже чекисты искренне верили, что Кировская область - это Сибирь. Они знали, что в этой области находится один из самых мощных лагерей заключённых «Вятлаг».
Сказали, что скоро тронемся. И вдруг мне нестерпимо захотелось взять в руки скрипку, подстроить струну ля, что-то первый колок стал спускать, и сыграть что-нибудь пронзительное, хватающее за сердце. Ведь музыка - она и для исполнителя, и для слушателей своеобразный бальзам на душу. Исполнитель сливается с инструментом, рождая звук.
Но это техника. А духовно... мелодия возникает сначала в душе музыканта. Она живёт в нём, создавая целую гамму переживаний, которые и выплёскиваются наружу под пальцами скрипача или пианиста. Музыка - одно из великих чудес, созданных человеком. Музыка огромна, словно океан, изменчива, неисчерпаема...
Мне стало очень жаль, что не удалось взять с собой саксофон и скрипку. Теперь я потерял инструменты навсегда. Сердце заныло от непоправимой утраты, от сознания конца интересной, творческой жизни. Всплыло воспоминание о недавних днях, когда в начале июня ещё можно было уехать - и некоторые уехали - в Швецию. Мирная, нейтральная, цивилизованная страна. Несколько раз я бывал там в школьные годы с экскурсиями. Может быть, всё обошлось бы. Вся семья осталась бы целой. У отца хорошая специальность, и он опытный руководитель и организатор производства. Его мастерская в Таллине давала возможность жить. Он бы наладил дело в Швеции. А музыканты всегда в цене. Тем более, современные эстрадные исполнители. Устроились бы мы оба с братом на работу. Он мог и невесту взять с собой в Швецию. Даже мировая война не бесконечна. Она бы когда-нибудь закончилась, и мы смогли бы вернуться в Таллин.
Но теперь уже поздно. Не решились сами повернуть жизнь - судьба сурово повернула её. Дай, господи, нам способность изменить то, что в наших силах, и примириться с тем, что изменить не в состоянии. И дай способность всегда отличить первое от второго.
Наступило утро. Возле нашего эшелона, который так и не тронулся с места, стали появляться люди. Они осторожно, боязливо, с оглядкой на охрану подходили к вагонам. Бойцы в форме не разрешали нам никуда отлучаться, но допускали подходить к вагонам родственникам и знакомым. А те несли отправляемым еду, одежду, разные вещи, которые могли пригодиться в дороге и на новом, пока неизвестном и таком пугающем месте. Зловеще звучало кругом страшное слово - Сибирь. Мы мало взяли вещей с собой, но не оставили свою верную собачку, друга семьи, пинчера Джекки. Мои друзья из ресторана, где я работал, принесли нам горячий обед и продуктов на дорогу. Но самое главное, они принесли мои музыкальные инструменты - скрипку и саксофон. Это был неоценимый подарок, значение которого я постиг значительно позже. Это был свет, забрезживший в моей судьбе, это была возможность работать и жить. Я по сей день благодарен моим друзьям по ресторанному оркестру гостиницы «Ду Норд».
- Держись, Зяма, - говорили они, - бури проходят. Жизнь наладится. Куда бы вас ни заслали, хоть к чёрту на кулички, везде живут люди. А где есть люди, там всегда нужна музыка. Без музыки жизнь невозможна. Даже если там тебе не разрешат выступать - играй для себя, для своих родных. Музыка исцеляет, помогает, воодушевляет... Оптимизм моих друзей, их добрые слова немного успокоили. Значит, такова судьба. Предстояло терпеть, не поддаваться отчаянию и надеяться на перемены к лучшему.
Я осторожно извлёк скрипку из футляра. Подстроил струну и начал играть. Зазвучала эстонская народная мелодия, посвященная родному краю. Люди в эшелоне и возле вагонов притихли, слушая нежную знакомую, берущую за душу мелодию. Она незримыми нитями объединила всех. Даже охрана заслушалась. Музыка звучала в полной тишине. Чувствовалось, что она проникла в душу слушателей. Я сыграл эстонскую мелодию «Сердце матери». Люди, которых постигло такое тяжёлое несчастье, душевно сблизились, уверовали, что они выстоят, выдержат все невзгоды. Пройдёт время, и они вернутся домой, в Эстонию. К составу вагонов стали подходить всё новые и новые люди, привлечённые очаровательной народной мелодией.
Я играл и играл. С желанием попрощаться с родиной, с желанием воодушевить пригорюнившихся земляков, чтобы они почувствовали единство и братство... Когда музыка смолкла, к нам стали подходить люди, которые благодарили за исполнение музыки. Они дарили нам печенье, конфеты, пачки чая и другие продукты и вещи, которые могли нам пригодиться в дороге. Эшелон всё не отправляли. Пришёл мой младший брат, Беньямин, тоже музыкант, неплохой ударник, темпераментный, талантливый, душа ансамбля. Он тоже мог уехать с нами. Но ему так не хотелось расставаться с невестой. Мы не отговаривали его, надеясь, что он присмотрит за нашим домом, вещами. Будет жить в Таллине, играть в ресторане, женится. Всё образуется. А мы вернёмся к нему. Мысль, что нас увозят временно, только на какой-то срок, всё чаще приходила в голову и давала надежду на будущее.
Через день наш эшелон наконец-то тронулся. Он прошёл по Эстонии мимо моего родного города Тарту, где по ночам так раздольно и беззаботно заливаются соловьи, и застучал колёсами по просторам огромной советской страны, увозя несколько сот неугодных властям человек в холодные далёкие края, которые зовутся суровым, мрачным словом - Сибирь.
Перед отъездом на нас обрушилась одна беда: пришли энкавэдэшники и забрали отца. Сказали, что он поедет отдельно. Мы попрощались, как обычно прощаются перед небольшой разлукой, не предполагая худшего. Может быть, только мама чувствовала приближение неотвратимого несчастья. Конечно, мы тоже переживали неожиданную разлуку, но не могли и подумать, что больше никогда не увидим отца. А получилось так, и с тех пор я, сколько не пытался, не мог найти и следов своего родителя. Он бесследно сгинул в каком-то лагере. О гибели отца мы узнали в 1942 году. С момента его исчезновения я стал главой семьи и должен был заботиться о маме и двух ещё маленьких сестрах: Лие и Авиве. Это был один им самых суровых ударов судьбы.
*******************
Самые ранние воспоминания о моей родине -это о городе Тарту в Эстонии. Я родился 12 января 1919 года. Именно в этот год мой родной город вновь обрёл своё древнее имя, по которому его знают сейчас во всём мире. До этого он назывался Дерпт, а потом Юрьев. Конечно, первые впечатления раннего детства, которые сохранились в моей памяти, переплелись с более поздними - наша семья уехала из Тарту в 1924 году, когда мне исполнилось пять лет. И в школьные годы и позднее мне приходилось часто бывать в родном городе.
У города Тарту есть одна особенность, которая, несомненно, повлияла и на меня.
Тарту - в 20-х годах прошлого века город небольшой. Но после Таллина - столицы Эстонии - он второй по всем показателям. Так вот, в Тарту, в его садах и, особенно, в пригородных рощах летом всегда пели соловьи. Соловьиная трель запала мне в душу с первого года жизни. И все пять пет я впитывал соловьиные напевы.
Пение соловьев в Тарту отличалось не только обилием и разнообразием, но и особым местным шармом, который делал его оригинальным.
Соловьи пели и в других городах и сёлах Эстонии. Но соловьи в Тарту славились своим особым звучанием. Своим звуком, как говорят музыканты.
И слава о соловьиных руладах в пригородах Тарту разносилась по всей Эстонии. Их можно сравнить по значению только со знаменитыми курскими соловьями в России. Не только пение соловьев, но и других птиц, я думаю, очень повлияло на пробуждение у меня ранней страсти к музыке.
Мне думается, что музыка зародилась и возникла в подражании пению птиц.
В Тарту звучала и настоящая музыка. Несомненно, она в детстве произвела на меня впечатление и запала в душу.
Когда мне исполнилось пять лет, в 1924 году, мой отец решил переехать в столицу Эстонии - город Таллин.
Здесь он организовал красильную мастерскую. Он умел сам окрашивать в различные цвета материю. Изделия получались красивые, нарядные, прочные. Они не выгорали на солнце, не мялись от стирки.
Отец набрал несколько работников в мастерскую. Дело пошло на лад. Продукция получила хорошую известность в Таллине, а постепенно нашла спрос и в других городах Эстонии и соседних прибалтийских республиках. Удавалось продавать
изделия в России, Белоруссии и даже в Финляндии. Мой отец любил и умел трудиться. Его покорило волшебство превращения белых тканей в разноцветную нарядную материю. Он умел делать замысловатые и простые рисунки на ткани. Умел придавать окраске прочную устойчивость. Она не выцветала, не линяла от воды, воздуха, времени.
Жители Таллина охотно покупали ткани, которые производил мой отец. Конечно, он работал не один. У него было небольшое производство, где трудились рабочие. Готовую продукцию отец продавал в магазины, лавки, а сам торговлей не занимался. Но торговцы тканями всегда рекламировали товар упоминанием, что сделан он на производстве красильной мастерской Бориса Сахара. Наша фамилия стала известной и популярной в Таллине. Мы приобщились к еврейской общине. Это увеличило авторитет нашей семьи и, прежде всего, отца среди еврейской общественности. Они придерживались всех религиозных праздников.
*******************
В юности, конечно, было много интересного и кроме музыки. Мы жили на берегу Финского залива. Фактически это было море. Мы любили его. Огромные просторы морской воды, постоянно изменчивой - то гладкой, словно стекло, то в лёгких волнах, то в бурных гривастых от пены валах - доставляли нам удовольствие и порождали в нас смелые, интересные мечты и действия. Море всегда вдохновляло творческих людей - поэтов, писателей, художников, музыкантов. В школьные годы мы любили море. Часто гуляли по берегу, любовались просторами моря, ездили по нему на пароходе, плавали под парусами на яхте, катались на лодке на гребнях волн. Море я сравнивал с музыкой. Она такая же необъятная, страстная, изменчивая, бесконечная. Море оставило неизгладимый след в моей душе. Я счастлив, что мне судьба подарила в юности возможность жить на берегу моря. Это повторение усиливает уже высказанную мною мысль.
В школьные годы мы собирались компаниями, дружили, весело проводили время. Были увлечения девушками... Прогулки при луне, встречи в парках, где часто звучала музыка. Музыка юной души сливалась с музыкой. И хотелось самому ещё больше играть на скрипке, погружаться в мир волшебных звуков. Вспоминать о годах юности можно бесконечно. У нас была отличная возможность знакомиться с исполнителями классической музыки. Приезд всемирно известных скрипачей, ансамблей, оркестров во главе со знаменитыми в то время дирижёрами Европы бывал часто. Запомнился приезд Анны Гузик, её песенка «Купите папиросы». Я уже говорил об экскурсиях в Финляндию и Швецию. Там тоже уровень музыкальной культуры был уже в то время очень высокий. Мир музыки всё больше захватывал меня, увлекал, давал большие и глубокие познания.
Ещё раз хочу сказать, что любовь к искусству, к музыке, к пению возникла с самого раннего детства. Моя мама любила музыку, хорошо пела. Её песни делали нашу жизнь праздничнее, добрее, веселее. Её любимая песня «Сердце матери» звучала на вокзале в день отъезда из Эстонии.
Мои сестры и брат тоже с детства полюбили музыку и песни.
Сохранилась фотография моих ранних школьных лет. Я стою со скрипкой в руках. Школьные годы - это не только учение в гимназии, но и в Таллинской консерватории. Несколько лет учился по классу скрипки. Обучение было поставлено на высоком профессиональном уровне. Консерватория готовила профессиональных музыкантов. Конечно, приходилось много заниматься музыкой и дома.
Профессионализм складывается, словно прочная стена, из тысяч кирпичиков. Каждый из них - занятия в консерватории и плюс упражнения дома. А соединяются, скрепляются они прилежанием, терпением, желанием и способностями. Любой талант, словно природный, драгоценный камень, нуждается в обработке. Отшлифованный, он становится ещё ценнее, красивее. Точно также и музыка постоянно требует от исполнителя очень длительной и тщательней подготовки, чтобы стать творческим, профессиональным исполнителем. Мой отец видел, что я увлёкся музыкой до глубины души и стал заниматься ею на профессиональном уровне. Это его радовало и... огорчало. После окончания гимназии я прошёл годовой срок службы в армии. В музыкальном взводе. Служил в Таллине. Я был старший в семье, и отец мечтал передать мне дело своей жизни - выбрать профессию текстильного химика. А я этого не хотел. Но отец настоял, чтобы я поехал учиться в Прагу на химика.
Прага в 30-е годы двадцатого века была центром культуры, науки, образования Европы. В 1937 году обстановка в Европе уже накалялась. Не стало той свободы перемещения, которая была в 20-х, начале 30-х годов. В Германии в 1933 году к власти пришли фашисты. Они провозглашали реваншистские лозунги. В мире появилась угроза новой войны. Но Чехословакия была ещё свободной страной. Кроме того, в Праге жили наши земляки. Среди них - наши знакомые. Поэтому отец направил меня учиться в Чехословакию, в институт химической промышленности, где был факультет текстильной химии.
В школе я химию изучал прилежно и знал неплохо, но не лежала у меня душа к этой профессии, пусть даже и специалиста по текстилю. Но я не мог ослушаться отца и поехал в Прагу. Грустно было расставаться с привычным укладом жизни, не было желания учиться нелюбимой специальности, но всё же хотелось повидать новый для меня, замечательный город - Прагу. Я решил, что поучусь немного, всё равно буду играть на скрипке, которую взял с собой, буду посещать концерты, театры, оперу... И играть на скрипке. Без неё я не мог уже прожить ни одного дня.
Судьба сделала ещё один крутой поворот в моей жизни - я стал жить в Праге. Поселился по рекомендательному письму одной женщины. Меня приняли её родители как родного сына. Предоставили отдельную комнату. Я питался вместе с хозяевами. У меня почти не было никаких бытовых забот. Мне разрешили играть дома на скрипке. И даже с интересом и вниманием всегда слушали мою музыку. Она нравилась семейству, у которого я жил на квартире. А я увлекался музыкой всё больше и больше.
*******************
Как я уже говорил, у меня в Праге быстро появились друзья. Среди них были не только чехи, но и югославы, поляки и даже немцы. Точнее сказать, немецкие евреи, в том числе и портной мужской одежды Вальтер. Шёл 1938 год. Немцы после Мюнхенского сговора подходили к Праге. И как только немцы вошли в Прагу, гестапо стало искать беженцев из Германии. Занялись ими в первую очередь. Иностранных подданных пока не трогали. Над моим новым другом Вальтером Хамбургером нависли чёрные тучи смертельной опасности. Напомню, как я познакомился с ним.
В одном из кафе, где мы с друзьями ужинали, я услышал немецкую речь. Молодой человек разговаривал с хозяином кафе по-немецки. Несомненно, он немец. Я посмотрел на немца. Он уловил мой взгляд.
- Вы говорите по-немецки? - спросил он меня с берлинским произношением на немецком языке.
Ответил я утвердительно тоже по-немецки. Мы разговорились. Познакомились. Его звали Вальтер. Он сказал, что он бежал из Берлина. Евреям в Германии стало жить опасно. Их стали отправлять в специальное гетто.
Мой новый знакомый сказал, что он портной по мужской одежде. Его отец владеет магазином готового платья.
- О! - радостно воскликнул я, - с такой профессией можно найти работу в Праге.
Мои чешские друзья приняли участие в устройстве беженца из Берлина. Подружились и жили вместе, снимали квартиру. Но когда немцы вошли в Прагу, он попросил отправить его в Таллин, в Эстонию. Как отправить? Нелегально.
Тогда я решил помочь ему. Я дал адрес своих родителей в Таллине. Написал им рекомендательное письмо на Вальтера с просьбой устроить его и помочь ему. Польша ещё не была захвачена немцами. Через Польшу можно было добраться до Эстонии. Самое трудное было уйти из Праги, перейти границу с Польшей. Мы решили тайно перебраться через границу в горах Татрах. Подкупив пограничников, под видом туристов добрались через горы до границы с Польшей. Обнялись на границе. Вальтер перешёл границу. А я вернулся в Прагу. Скоро я получил письмо от родителей, в котором они писали, что Вальтер благополучно добрался до Таллина, и что они помогли ему устроиться с жильём и работой. Профессия отличного закройщика и классного портного по мужской одежде везде находит спрос.
Но потом, в смутное время, перед самой войной и в годы войны след Вальтера затерялся. Я искал его много лет после войны, но не мог найти. А Вальтер нашёл меня. Но об этом я расскажу позднее.
*******************
И снова я вернулся в Таллин. Уехал из него в 1938 году, а вновь приехал в 1940 году. Эстония стала другой страной. Она вошла в состав СССР. На улицах Таллина появилось много людей в военной форме. В Эстонию вошли войска Советского Союза. На ратуше появился красный флаг. Появилось ощущение, что надо продолжить путешествие, которое начал два года назад. Побывал в Польше, жил в Праге, пожил в Югославии и в Москве. Но ехать уже некуда. Надо устраивать жизнь профессионального музыканта в Таллине.
Семья жила в своём доме. Все обрадовались моему возвращению. Но в глазах отца была грусть и настороженность. Оказалось, что как только Эстония присоединилась к СССР, началась национализация. У отца отобрали красильную мастерскую. Весь доход от производства пошёл государству. В частном владении платили только налоги. Всё остальное шло на воспроизводство, зарплату работникам. Короче говоря, отец потерял и производство, и склады, и все другие материальные ценности.
Теперь семья из пяти человек - родители и трое детей - стала жить на одну зарплату отца, которого пока оставили управляющим мастерской. Никакой компенсации за национализацию мастерской ему не заплатили. И в доме поставили квартирантов - военных из армии, которые не платили за жильё. Поэтому с первых дней я понял, что жизнь в нашей Эстонии резко изменилась, и нашей стране стало жить труднее.
Я сразу пошёл устраиваться на работу и стал подыскивать комнату для жилья. Жильё я нашёл быстро и недалеко от дома родителей. Я знал, что придётся работать по вечерам и возвращаться домой поздно. Это тоже будет мешать семье. Поэтому я стал жить отдельно. В городе было несколько ресторанов, в которых по вечерам звучала музыка. Я решил предложить свои услуги дирекции большой гостиницы «Ду Норд».
В ней были два больших ресторана, где играли музыкальные ансамбли. Директор встретил меня настороженно. Я выглядел моложе своих 22 лет. Он поинтересовался, что я умею играть и на чём. Я сказал, что скрипач и показал свои документы об обучении в Пражской консерватории. Директор сразу оживился и стал приветливо и внимательно со мной разговаривать. Он предложил выбирать любой ансамбль и вливаться в коллектив исполнителей. Я обратил внимание директора на то, что окончил в консерватории курс дирижирования.
- Это меняет дело, - заявил директор. – Мы вам доверим создать ансамбль и быть его руководителем.
Он предложил познакомиться с исполнителями, выбрать двух-трёх человек и начать выступать в одном из залов. Я выбрал трёх опытных, пожилых музыкантов. Директор пришёл в восторг, кода узнал, что я играю ещё и на саксофоне. Понравилось ему и то, что я могу петь на 4-х языках: эстонском, русском, немецком, еврейском.
Мои коллеги поняли, что я привёз много нового и интересного для работы ансамбля. А, кроме того, признали мои режиссёрские советы. Дело пошло великолепно. Наш ансамбль стал пользоваться популярностью. Публика пошла в ресторан, чтобы послушать нашу музыку, песни, потанцевать. Это были замечательные вальсы венской школы, танцы Венгрии, Германии, Чехословакии, Польши, Югославии, Румынии, других стран. Играли мы, конечно, и национальные эстонские мелодии и песни. Они составляли основу нашего репертуара. Почти каждый вечер в ресторан приходили немцы, которые уезжали в Германию. В Эстонии в 1940 году жило много немцев. Для них мы составляли особую программу. Песни на немецком языке, немецкие танцы, немецкую танцевальную музыку. Знание немецкого языка, немецкой музыки мне очень помогло. Я заметил, что в ресторан стали приходить семьями и эстонцы. Они тоже устраивали прощальные ужины.
Жизнь ухудшалась и усложнялась с каждым днём, поэтому некоторые эстонцы решили уехать в Швецию. Наша семья тоже стала думать - может быть, уехать в Швецию. Думали, обсуждали, взвешивали варианты. У брата уже была невеста. Взять её с собой он не мог. У меня хорошо пошло дело с ансамблем, я стал его руководителем. Были возможности совершенствования игры, были перспективы творческого роста, особенно в игре на саксофоне и исполнении песен. Родители тоже колебались. В конце концов, решили остаться в Таллине.
А шёл уже 1941 год. В Европе полыхала вторая мировая война. Ночью 14 июня в нашей жизни произошёл крутой поворот...
